Европа в степях за Уралом

Многие авторы представляют дело так, будто бы казаки, взявшие Париж и отправившие Наполеона на остров Эльба, вернувшись в Россию, сразу поселились за Уралом, а своим крепостям и станицам дали названия российских и зарубежных городов и деревень, запомнившихся кровью и яростью сражений. Мысль, в общем-то, правильная, но с одной поправкой: казаки вернулись домой (и то не все) в 1814 году и позже, а новые крепости и станицы возникли через тридцать лет. Конечно, среди тех, кто в них жил, были и участники той войны, но — сколько? Может быть, единицы.

Впрочем, достаточно было одного участника войны, но — губернатора. Мысль увековечить память о тех, кто воевал и пал на полях сражений, принадлежит губернатору Павлу Петровичу Сухтелену. Надо учесть еще и то, что он губернаторствовал очень недолго, всего три года, и неожиданно умер в 1833 году, то есть за десять лет до того, как у нас на Южном Урале появились Париж, Фершампенуаз и другие европейские наименования. Но и через десять лет идею Сухтелена не забыл губернатор Василий Перовский — он и сам был ветераном той войны.

Появись на карте нашей области такие «свои» топонимы, как Бородино или Тарутино, — не сенсация, но всех впечатляли и впечатляют до сих пор такие «смелые» названия, как «деревня Кассель», «деревня Лейпциг», «деревня Париж» и, тем более, «деревня Фершампенуаз»… А еще там — и Берлин, и Варна, и Чесма, и Варшава, и, наконец, Москва…
Сухтелен и Перовский, сами того не подозревая, создали уникальный, бесподобный топонимический памятник Отечественной войне 1812 года.

Известно, что первая линия крепостей была выстроена еще в ХVIII веке — вдоль реки Урал. Она называлась Яицкой. Затем возникла Уйская линия. А в 1835-1837 годах В. Перовский заложил 28 крепостных поселений от Орска до Троицка на третьей линии, которую обозначили Новой. Для 28 поселений Новой линии были «отысканы» простые, но не случайные имена — Натальинка, Надеждинка, Елизаветинка, Екатерининка. А еще — Николаевка, Павловка, Андреевка, Алексеевка, Александровка… Семь имен из них будто бы принадлежали семерым детям Николая I, да и другие, если вникнуть, — имена столичные, царственные, вельможные.

Треугольник между тремя линиями — Новолинейный район — занимает весь юг нашей области и заходит даже в Оренбургскую область. Как раз в нем, внутри этого района, и возникли 32 поселения с европейскими названиями. Первые жители прибыли сюда весной 1843 года, а осенью накануне на местах будущих поселений для них были вырыты колодцы, размечены усадьбы и прибиты колышки с номерами от 1 до 32. Позже № 1 стал Касселем, № 2 – Остроленским, № 3 – Фершампенуазом, № 4 – Парижем и так далее.

Первыми жителями стали переселенцы с Волги — казаки «Ставропольского калмыцкого войска, белопахотные солдаты и солдатские малолетки» — кроме русских и украинцев крещеные калмыки, нагайбаки, мишари, мари, удмурты и башкиры с казахами. Этому племенному разнотравью для совместного проживания было отдано четыре миллиона десятин степной земли. Новолинейный район был притягательным и привлекательным — через два десятилетия в нем насчитывалось уже 87 населенных пунктов, в которых устроились жить 72 тысячи жителей.

О территории бывшего Новолинейного района можно сказать, что она — скромная и приглядная. Случилось так, что к северу от Джабык-Карагайского бора в нескольких поселках и деревнях обосновались и обжились нагайбаки. Именно они живут в Париже, в Фершампенуазе, в Арсях, в Касселе. Одна из станиц так и называется — Нагайбакская. Ей и остальным отдан отдельный район — Нагайбакский. Даже официально признана национальность такая — нагайбаки. Их всего-то десять тысяч — какая национальность, какой этнос? Тем не менее они о себе говорят: мы — нагайбаки. И если признают какое-то свое родство и происхождение, то — от ногаев.

О сегодняшних нагайбаках можно сказать так: крестьяне, а живут в Париже, Касселе или Арсях. Имена-фамилии русские, а язык — тюркский. Язык тюркский, а не мусульмане. Не мусульмане, а православные. Ко всему прочему — казаки. Нагайбачка Светлана Ивановна Вдовина написала книгу о своем народе — «Соты памяти народной», в которой с подкупающей искренностью раскрывает историю, судьбу, традиции и, можно сказать, душу нагайбаков.

Необычно смешение, характерное для них. Они многое приняли, но ничего и не забыли. Их переселили с Волги на Урал, а деревне дали имя Париж? Это они приняли, но Парижу дали и свое название — Жеш-аул. А Фершампенуаз, по-нагайбакски, — Тритий. А Арси — Аща-Куль. Да, они приняли православие с тех пор, как их крестил святой Гурий, но троицу назвали по-своему — «трейсен», а крещение — «качману», а пасху — «оло кон»… Пусть они «крещены» или «кряшены», но давно, уже 460 лет, и навсегда — православные. «Наш народ никогда не изменит православной вере» — эти слова из книги Светланы Вдовиной принадлежат Андрею Свиридову, земляку, доктору исторических наук.

Нет нужды петь дифирамб Новолинейному району. Всякая земля, какую ее площадь ни возьми, — своеобразна и достопримечательна. Своя «биография» и у Новолинейного района. Это — водораздел, по рекам которого можно было отправиться на все четыре стороны. Это кочевые и торговые коридоры. Это — степи, но пенепленовые. Пенеплен — коренные породы, оставшиеся от возвышавшихся на них гор. Горы разрушились, рассыпались, распылились, их унесли потоки воды в низины и глубины, а сглаженные коренные породы покрылись пленкой чернозема и ковром трав. Надо догадаться и о том, что пенеплен открыл людям земные недра. Наши предки здесь, под ногами, находили покрытые глиной самородки золота и зеленоватые комки медных руд. И нет никакой мистики в том, что в наше время в границах Новолинейного района была открыта Страна городов бронзового века (Аркаим).

По свидетельству казацкого генерала и казацкого историка Ф. Старикова, оренбургские полки возвращались на родину вплоть до 1818 года. Вообще оренбуржцы находились на действительной службе, считай, с 1807 по 1819 год. Но и в мирное время несколько конных полков постоянно находились на западной границе «для содержания кордонов». Не было для казаков мира и на восточной границе государства.

Беспокоили набеги кочевников. Самым настырным из них были султан Кенесара Касымов и его отец Касыма Аблаев. В своих дерзких вылазках они жгли и грабили, угоняли стада, захватывали в плен, в рабство мужчин и женщин. Прибежищем «беспокойных киргизов» был Джабык-Карагайский бор, в котором они укрывались от погони. Днем и ночью, в крепости и в поле казаки держали оружие при себе. Нельзя было оставлять без присмотра женщин и детей.

Шихмейстер Тамарский оставил для нас некоторые подробности той поры.

Картинка из его письма домой: «Болезнь несколько отпустила, и я решился пройтись до речушки. Стоя над обрывом, смотрел на баб, заложивших мостки бельем, трущих и бьющих его под охраной казаков. Эти — кто поил и чистил коня, кто так сидел на камушках, но во всем виделась привычная обыденность. Казакам и казачкам помоложе выходило вроде посиделок. Время от времени кто-нибудь весело смеялся. Право, я почувствовал жизнь. Этот мирный быт перед дикими кочевниками ввел меня в рассуждения. Вот, думаю, стою на краю России, а нет чувства, что оканчивается здесь земля русская. Граница, но не та, что на западе. Линия эта живая».

Но не от султана Кенесары Касымова исходила угроза России, а от императора Бонапарта Наполеона, не с востока, а с запада. Разумеется, никто не допускал, что Наполеон дойдет до Урала, но весть о том, что французский император перешел Неман и идет на Москву, взволновала и степных жителей на самой восточной окраине России.

Наверное, во все времена выявлялись «специалисты» — опровергатели того, что признано большинством, эдакие приверженцы скрупулезной объективности. Такие «особые мнения», может быть, и следовало бы учитывать, если бы они не превращали муху в слона. Некоторые исследователи, например, стали копаться в том, как русский народ откликнулся на весть о вторжении Наполеона в пределы России. Один из них, историк Евгений Понасенков, утверждает, что на призыв царя от 18 июля 1812 года о сборе средств для армии откликнулись всего три человека, причем все трое были иностранными подданными.

Он же настаивает: «Архивы полны историй о крестьянах, рубивших себе руки, чтобы не идти воевать». Он же приводит «сногсшибательную» цифру: 40 тысяч дезертиров в русской армии. Он же, наконец, приходит в выводу, что война 1812 года не была Отечественной, что Отечественной ее объявил сам император, но 25 лет спустя.

Однако и на этом Понасенков не останавливается. Ему принадлежит такая фраза: «Война 1812 года — это наступление антифранцузской коалиции». Другими словами, Наполеон — никакой не агрессор, не он напал на Россию, а «коалиция» напала на него. Довод Понасенкова — Александр I за несколько месяцев до вторжения Наполеона подписал «наступательные» договоры с Англией, Испанией и Швецией, а также тайные соглашения с Австрией и Пруссией.

Пусть так, договоры были подписаны, но то бумаги, а Наполеон двинул на Россию 700-тысячную армию. Между государствами всегда ведутся переговоры, заключаются союзы, подписываются договоры — чтобы уравновешивать или перевешивать соотношения сил, но то государство, которое вероломно нападает, — безусловный агрессор. Договор — намерение, нападение — действие.

Верно то, что против революционной Франции ополчились феодальные монархи Европы. Да, но одно дело — революционная Франция, а другое дело — Наполеон, оккупировавший всю Европу. На самом деле, друг другу противостояли монархи и императоры — Наполеон, Александр I и другие. 

Анна Потерпеева в своей замечательной статье «Урал в войне 1812 года» рисует другую картину первых месяцев наполеоновского нашествия: уральцы встали на защиту своего Отечества. Она пишет о двадцати челябинцах, добровольно вступивших в Уфимский полк. Она приводит имена некоторых их них — Дмитрий Сидоров, Федор Шелкунов, Ибрагим Исдрашев, Петр Сторожев, Иван Шпаков.

Оказывается, атаман Нагайбакской станицы Яков Серебряков продал свой дом и кое-что из имущества, чтобы вооружить 50 бедных казаков: каждому — лошадь, оружие, обмундирование, все необходимое для отправки на фронт. А всего, как выяснил местный краевед Александр Тептеев, на войну с Наполеоном ушли 116 казаков Нагайбакской станицы. Десять из них обратно не вернулись.

Еткулец Иван Вараксин двенадцать лет воевал до Отечественной войны, а в 1812 году дослужился до офицерского чина. Отличились в боях и его земляки Иван Печенкин, Василий Речкалов, Андрей Шеломенцев.

В отряде Дениса Давыдова сражался Первый тептярский полк майора Темерова, а четыре башкирских полка — в отряде генерала-казака Матвея Платова. Дерзость, бесстрашие, выучка и необычные повадки башкир с их пиками, саблями, арканами и стрелами, бьющими без промаха, наводили страх на неприятеля и обращали его в бегство. Один из них, Узбек Ахмурзин, воевал под Смоленском, под Можайском, под Гданьском, брал Париж — прошел все Европу, стал офицером, вернулся домой сотником с Георгиевским крестом и медалью «За взятие Парижа».

Случилось так, что шашка челябинского казака Симеона Маркевича, защищавшего Багратионовы флеши, стала экспонатом Бородинского музея. Ах, эти флеши… Восемь атак выдержали их защитники. Но в одной из контратак был смертельно ранен Багратион. Флеши захвачены противником. Уже — паника. Неразбериха. Бегство. Еще чуть-чуть и — прорыв. Но… «Нужна была дерзость и мое счастье. И я успел, — вспоминал генерал А. П. Ермолов. — Взяв только 3-й батальон Уфимского пехотного полка, остановил бегущих и толпою в образе колонны ударил в штыки. Батарея во власти нашей». Об этой вылазке было тут же доложено Кутузову. Может быть, то была кульминация Бородинской битвы.

Знать бы нам теперь, участвовал в той штыковой атаке кто-то из наших добровольцев-челябинцев — Дмитрий Сидоров, Федор Шелкунов, Ибрагим Исдрашев, Петр Сторожев, Иван Шпаков? Но известно другое — то, что в том эпизоде битвы участвовал Илья Павлов, солдатский сын из Верхнеуральска. Именно он арестовал французского генерала Бонами, несмотря на ранение в плечо.

В Бородинском сражении отличился и верхнеуралец Трифон Муравцов. Наконец, на том поле был еще один верхнеуралец — Иван Скобелев, сын солдата, дослужившийся до генерала. Скобелев находился при Кутузове, как его адъютант. Эти сведения почерпнуты из статьи Александра Вернигорова, известного краеведа из Верхнеуральска.
В битве под Малоярославцем, одной из самых ожесточенных, казаки едва не взяли в плен Наполеона.

Не остался в стороне и далекий уральский тыл. В городах собирали средства — кто сколько мог. С миру собрали 626 рублей, а еще купцы сбросились на 500 рублей. Воевал уральский металл: пушки, снаряды, бомбы, сабли, даже шпоры, пуговицы, ордена и медали. От Златоуста – 278 орудий. Николай Демидов, внук Акинфия, «безденежно» снабжал армию снарядами. А еще он из своих крестьян снарядил полк и отправил на запад.