Путешествие выходных дней: Катавка — Большая Сука — Пороги

Катавка — Большая Сука

Начальной точкой моего путешествия было выбрано старинное село Катавка, основанное близ древней Казанской тропы вроде еще как во времена всемогущих Мясникова и Твердышева и лежащее у самого хребта. От деревни на перевал ведет старая лесная дорога. Пользовались ей в свое время для сообщения с лежащей за двумя перевалами Сибиркой, а также для вывоза леса. И вполне возможно, что она была частью той самой легендарной древнейшей Казаны (Казанской тропы), по которой осуществлялось сообщение через Большой Камень в незапамятные времена. Больно уж здесь перевал удобный: невысокий, сглаженный. И напротив него, на Нургуше, такой же хороший, ведущий дальше на восток.

До перевала совсем недалеко. «Добежал» быстро — примерно за час. Подъем закончился, и дорога привела на старую деляну — редколесье с полянками, низенькими березками и пихтами. Чуть впереди справа из-за невысоких деревьев выглядывал останец, обозначая перевальную точку. Курумистые вершинки, стражи перевала, немного расступились и открыли проход через хребет. Здесь проходит граница леса и безжизненного камня. Можжевельник да карликовые елочки карабкаются протягами по каменным осыпухам вверх. Вкрапляются в рыжину горной тундры зелеными пятнами. Кривенькие, приземистые, заглаженные постоянно дующими ветрами. А на встречу им несутся с вершин серые каменные реки — курумы — и теряются в море тайги.

Дорога же, чуть отдышавшись, потянула след дальше, в сторону наметившегося уклона на восток, спускаясь в урочище Ямки — котловину между Сукой и Уваном. Здесь хорошо просматривался далекий хребет Зюраткуль с характерной белой отметиной на одной из сопок.

Какое-то время постоял, всматриваясь в даль, затем шагнул в сторону и, пробираясь сквозь заросли подлеска, мимо перевального останца, вышел к краю сброса хребта. Отсюда открывалась уже вся восточная панорама гор — громады близких Увана и Нургуша. Однако сегодня туда я не собирался. Целью моей была господствующая справа от перевала курумистая высота, где я планировал найти удобное для ночлега место.

С сожалением покинул дорогу. Теперь приходилось пробираться через буреломы и курумы вверх, мимо скальных останцев, то и дело соскальзывая с заросших мхом камней. Тропки здесь если и встречались, то все со следами когтей. И как это заведено по странному закону звериных стежек, пропадали они так же неожиданно, как и появлялись. Но идти какое-то время помогали.

Виды между тем открывались потрясающие. В золотистом вечернем свете с каждым набранным метром высоты горы приближались. Вот уже совсем рядом горб Увана. Там внизу под ним прятались истоки Малой Сатки. С высоты хорошо было видно и то, как моя дорога, прочерченная стрелой вдоль просеки шла к Москалю и невидимому отсюда Олимпиевому кордону — центру всех здешних троп. Надо сказать, что Большая Сука, являясь северным продолжением мощного хребта Зигальга, находится в самом центре Южного Урала. Название ее происходит от башкирского «суук», то есть «холодный», а не то что многие подумали. Хотя, как пишет авторитетный уральский топонимист Александр Матвеев, местное население делает ударение как раз на первом слоге, мотивируя это тем, что по хребту очень трудно передвигаться. Здесь я с ними был полностью согласен.

Карабкаясь от останца к останцу, выползаю на очередную каменную площадку. Вот он, как на ладони, Большой Нургуш — высшая точка Челябинской области. К каменной вершине слева примыкает огромное плато площадью в десяток квадратных километров. Это место не так часто посещается туристами, как Большой Иремель, и на тундряном плато сохранилось много редких растений, в том числе и золотой корень. Через седловину между нургушским пасынком Лукашем и самим Большим Нургушем проходит старая Воровская тропа, по которой с саткинского завода уводили конокрады в башкирское Зауралье лошадей. Считалось, что если будешь ходить по этой тропе, то и сам однажды станешь вором. Это всего лишь одна из многочисленных легенд и баек, на которые весьма богата саткинская округа. Впрочем, как и весь горнозаводской Урал.

На одном из подъемов оставил рюкзак и налегке рванул наверх — ловить закатный свет, чтобы успеть за уходящим солнцем сфотографировать что-нибудь еще. И вот оно, солнышко, незаметно-незаметно, а вроде и совсем заметно и быстро подкатило к краю далекого хребта. И я сел на край скалы, понимая вдруг, что ноги-то мои не идут к вершине, хотя до нее и осталось совсем немного. Но я не могу себя заставить это сделать. Мне нужно вернуться за рюкзаком, а потом опять ползти наверх. Но дело совсем не в этом. Я сидел в тишине на утесе. Где-то далеко внизу рокотала трасса. И мне было вроде бы хорошо и спокойно. Но закатный свет начал играть со мной свою обычную шутку. Меня поймет тот, кто оставался вечером один вдалеке от человеческого жилья. В вечерних сумерках, во время заката, накатывает волна тревоги и одиночества, которую просто нужно переждать. Пережить этот час-полтора, потому что когда зайдет солнце и наступит ночь, волна схлынет. Но вот в это самое время ты готов бросить все и бежать без оглядки назад, к людям. Ибо потому что охватывающее тебя чувство древнее, в это время включаются инстинкты, говорящие предельно ясно: «Сейчас наступит ночь, и если ты останешься один, то до утра вряд ли доживешь». И это ничем не выбить и не вытравить. Я вернулся к рюкзаку. Еще посидел, подумал, но, в очередной раз осознав, что ноги вверх не идут и ничего с этим не поделать, и придумав несколько аргументированных причин, в наступающей темноте начал движение вниз.

Движение вниз это всегда какая-то грусть. Грусть расставания с горой. Уже сходя с перевала, я обернулся и увидел, как над оставленной мной вершиной взошла первая самая яркая звезда. Большая такая, теплая, мохнатая. Молчащая вершина, молчащая звезда и яркий колдовской свет ее, летящий через, Бог знает, какое пространство и время! В голове пронеслось: «Небесный гвоздь». Так вроде арабы называли Сириус. И чувство жалости одновременно появилось тоже. Жалости по тому, что я не нашел в себе сил остаться и ушел, оставив за спиной сказку и вид безмолвных хребтов. На обратном пути я долго не включал фонарик и в результате чего ушел не туда: на заброшенные покосы, болотины и вышел на околицу Катавки совсем с другой стороны, когда уже наступила ночь.

Ночь в музее

Старые люди в уральской глубинке — это наше достояние. Я это буду повторять снова и снова, пока они еще существуют.

Еще днем я оставил машину возле палисадника предпоследней избы, где жили дед с бабкой. Сказал, что вернусь завтра утром, и мне было теперь совсем уж неловко от того, что вот сейчас я разбужу хозяев — деревня уже давно спала. Залаяла собака, загорелся свет и в проеме окна показалось заспанное лицо хозяина. Я попрыгал из-за палисадника, изобразил пантомимой, как умел, что это, мол, я, не сомневайтесь, хозяева, и извиняйте за беспокойство. Свет в окне погас, и я, сев в автомобиль, спокойно тронулся восвояси. Успел, правда, проехать метров пять, как раздался аццкий треск и скрежет. В зеркало я увидел бегущего за мной, насколько позволял ему возраст, быстро дедушку-хозяина.

Далее выяснилось, что он, боясь что мою машину могут угнать, установил на нее самодельное противоугонное устройство — тяжеленный лист железа, привязанный за правое переднее колесо посредством мотоциклетной цепи. Смех и грех! (Правда, с утра, когда я разглядел помятое и поцарапанное крыло, стало как-то не до смеха. Хорошо, что автора противоугонной системы не было рядом. Ведь если бы весь масштаб разрушений еще с вечера заметили, то боюсь, его бы тут же хватила кондрашка). Открутили колесо, сняли «противоугонку» и как-то разговорились за делом. Я деда яблоками угостил. В горах что яблоки, что бананы — экзотика, ни то, ни другое не растет. А Федор Осипыч (так звали моего нового знакомого) рассказал, что открывает музей, где собирается выставлять изготовленных из разных лесных коряжек да корней зверушек. В итоге я попал на ночную экскурсию по пока еще недоделанному музею. Пахло смолой и краской. Тут были еж, слон, олененок, змея на колоде и много чего еще. А на одном из стеллажей преспокойно соседствовали Ленин с Богородицей.

Пороги

Спустя какое-то время я уже ехал в сторону Челябы. Ночная трасса завораживает. Разметка, как знаки каббалы, понятные лишь посвященному в тайные знания.

Волшебна ночная дорога, ведущая через горы. Подъемы на перевалы, встречные огни машин и светляки неярких лампочек редких придорожных кафе. Где-то совсем рядом в темноте угадывались молчащие дикие горы, с которых я недавно спустился. Я ехал сквозь горнозаводской Урал, и именно с ним была связана вторая часть моего путешествия. Меня ждал утренний туман на Порогах.

Далеко за полночь пересек в Бердяуше Транссиб и отправился на север. До Порогов оставалось совсем немного. Асфальт сменился грейдером, а дорога стала сворачиваться на спусках в крутые серпантины. От Большой Сатки поднимался туман, который раз за разом прорезал свет фар автомобиля. Наконец дорожный указатель возвестил, что я в Порогах. Здесь я был впервой.

Спящая деревня. Тьма тьмущая. Мне нужно было найти плотину, ведь ехал я сюда смотреть главную достопримечательность округи — гидроэлектростанцию дореволюционной еще постройки. Вышел из машины, прислушался. Тихо. Поехал дальше. Снова вышел-послушал. Ничего. Пороги оказались довольно длинной деревней, вытянутой вдоль реки. Одновременно я искал и место для ночлега. В самом селении останавливаться было как-то не с руки.

Вспомнил байку из золотого фонда: наши туристы сели в электричку и так хорошо «посидели», что не заметили, как доехали до конечной Симской и повернули затем обратно. И когда решили, что уже пора бы выходить, выглянули в окно. Там в осенней темноте было то, что они и хотели увидеть: лес и горы. Вылезли на ближайшей станции. Лишь только утром, проснувшись, поняли они, что ночевали в Воронках. Кто не знает, это рядом с моим домом, и в пятнадцати минутах ходьбы от Уфимской мэрии.

Наконец деревня закончилась, в очередной раз я вышел, дабы найти место поудобнее под палатку, и был встречен грохотом падающей воды. Плотина находилась прямо передо мной, и в свете фар можно было разглядеть белую кипень водопада. Вот я и у цели.

Утро явило затопленную молоком округу. В разрывах его проглядывали то начинающий желтеть березняк на той стороне, то фрагменты плотины, а то сама река Большая Сатка, пенящаяся ниже сброса. Было промозгло и зябко. Плотина представляла из себя сооружение метров в двадцать высотой и шириной более ста метров, сложенное из местного дикого камня, что хорошо вписывало его в окружающий пейзаж. На металлических конструкциях плотины висели капли воды. Чуть дальше над прудом сквозь туман проступали контуры крыш гостиничного комплекса в виде шале. Поснимал там, здесь, куда не лень было залезть в такую промозглость. Зашел в машинный зал (его никто, на удивление, не охранял), где и увидел настоящую живую историю. На работающих механизмах, турбинах, генераторах блестели латунные бирки, говорящие о производителях и о дате изготовления. 1909 год, надо же!

Вообще история Порогов началась в 1908 году, когда было принято решение построить первый в России комплекс по выплавке ферросплавов. Для электропечей требовалось много энергии, для чего и была построена эта ГЭС. Помните картину Шишкина «В лесах графини Мордвиной»? Так вот эта самая графиня стояла у истоков производства и была акционером основанного тогда электрометаллургического товарищества. Сама же ГЭС проработала непрерывно сто лет и механизмы там стоят еще те, что были когда-то закуплены в Европе. Качество, панимашь! В настоящее время Пороги являются памятником промышленной архитектуры и внесены в список всемирного наследия ЮНЕСКО. Хорошо строили предки!

Дорога домой всегда короче, поскольку идет знакомыми местами, но для завершения путешествия требовался некий штришок. Точка, запятая или даже многоточие. И я на обратном пути снова заехал в Катавку, теперь уже за грибами. Я неторопливо бродил по тайге, собирал белые да рыжики. Размышлял о вселенской гармонии и о том, как поведать миру о своих впечатлениях.

Автор рассказа: Валерий Кузнецов, сайт НеДома.ру.