Река Уй — до самого истока

Сторон, собственно, две — Ледовитый океан и Каспийское море. Однако до них реки добираются разными, весьма окольными путями. Разве что только Урал, возникнув у Круглой сопки, без раздумий сразу направился на юг, прямиком к Каспию. А река Уй, взяв старт у Николиной сопки, будет добираться до северных льдов очень долго. Тут же, у болота Николино, начинается река Хуторка, впадающая в Ай, у которого тоже очень замысловатая дорога до Каспийского моря. Кстати, рукой подать и до хребта Нурали, где прячется исток Миасса.

Так вот, о мечте. Я хотел за один день «посетить» три, а то и четыре истока, чтобы иметь право честолюбиво заявить, что за несколько часов побывал в трех (или четырех) речных бассейнах и отметился сразу в Северном Ледовитом океане и на Каспийском море.

Шли годы. Мне никого не удавалось увлечь своим проектом. Если кто-то и проявлял интерес, то слабый и угасающий. И вдруг, в прошлом году, легко и просто согласился разделить со мной эту идею директор Чебаркульского молочного завода Дмитрий Александрович Гриценко. Кроме того, что он, продолжая дело своего знаменитого отца Александра Петровича, руководит предприятием, которое развозит по нашим магазинам прекрасные молочные продукты, Дмитрий Александрович — давний, но не явный краевед, любитель путешествий по Уралу. Для этого он хорошо оснащен техникой, прежде всего, колесной и, разумеется, фотоаппаратом. А чтобы осуществить проект трех (или четырех) истоков, как раз необходима техника высокой проходимости. Хотя между ними, между истоками, расстояния в пределах нескольких километров, но — по таежному бездорожью.

Когда мы с Гриценко «подписали протокол о намерениях», составить команду было проще простого. К нам охотно присоединились археолог Владимир Иванович Юрин, человек в области известный, и инженер Александр Сергеевич Дувакин, тоже, как выяснилось, давний «внеслужебный» краевед, известность которого, как я надеюсь, дело времени. Наконец, в команду вошли супруги Виктор и Ольга Суродины из Миасса, которых не надо уговаривать куда-то «податься», они много лет путешествуют вдвоем, а места, куда мы «навострили лыжи», знают вдоль и поперек. К слову, они, вдвоем же (Виктор — прекрасный фотохудожник), написали и издали очень теплую, домашнюю, миасскую, уральскую книгу «Отчий дом» — такую, что дай Бог каждому.

И тот день настал. В семь часов мы выехали из Челябинска на «Волге» Дувакина, в восемь часов были в Чебаркуле, еще через сорок минут на вездеходе Гриценко остановились на перекрестке к Смородинке, куда подъехали Суродины на своем «УАЗике».

И тут, в коротком обмене мнениями, мои спутники пришли к выводу, что моя мечта завидная, но — без шансов. При всем желании нельзя за один день побывать на трех (тем более четырех) истоках, оказаться сразу на севере и на юге. Я был, конечно, огорчен. Огорчение задело меня не очень глубоко, потому что и сам догадывался, что на этом пути много всяких помех и неожиданных препятствий. Однако в глубине души у меня оставалась уверенность, что проект — осуществим. Разумеется, не так, с наскока, а после доскональной проработки и изучения вариантов. В конце концов, дело не в том, чтобы устраивать сенсации, а в том, чтобы добраться до них, до истоков.

И мы — едем. На первый случай — до одного из трех (или четырех) истоков. Пусть это будет Уй.

Едем! Нет ничего прекраснее этого — едем! Что-то там — впереди, и мы к нему едем. И погода нам потворствует, как бы подстегивает — едем. Мимо Смородинки, мимо Ленинска с его золотой речкой Тауштарганкой — дальше и дальше уводят нас Суродины только им ведомыми проселками. Верхне-Иремельское водохранилище — мимо. На юг. На юг. Это пока что земля реки Миасс, ее территория, ее бассейн. Ее владения. Но на этот раз — мимо Миасса. Мимо последних деревень на нем — Ильчигулово, Орловка. Дальше. Дальше. К другому рубежу.

Справа синеет хребет Нурали. Река Миасс ушла туда. Мы отрываемся от нее, уходим. И на горизонте — гора Аушташ. Заходим к южному склону горы и останавливаемся у четырехствольной березы. Завтрак на траве.

Завтрак — без подробностей. Только с одной: у Ольги — день рождения. Мягкими пластмассовыми стаканчиками беззвучно чокаемся и пьем чебаркульский кефир за ее здоровье. Завтрак, кроме известного удовольствия поесть на природе, — возможность и как-то познакомиться, пообщаться, привыкнуть друг к другу. И быстро убедиться, что мы — «одной крови», «зеленой».

Все, что до сих пор, — прелюдия. От Аушташа до деревни Шарипово всего несколько минут езды. Но тут — Уй. Тут мы привяжемся к нему и будем держаться рядом. Пока он есть.

Что мы видели в Шарипово? Мы видели пруд, а над прудом — гора Уйташ. То есть гора реки. Это уже владения Уя. Все к нему приписано. Тяготеет все к нему. Признает его. А пруд — красивый. Если на темно-зеленом зеркале воды разбросать белые-белые стаи гусей — что получится? Правильно, получится видимость идиллии. Или не только видимость, а она сама? Из всей картины выхватываю усадьбу на берегу пруда. Дом — под шифером. Два окна и крылечко смотрят на пруд, а четыре окна со ставнями — на улицу. Просторный навес. Баня. Парник. Травка от берега к крыльцу. И белая «Нива» у крыльца. Не идиллия?

В Шарипово часто так — усадьбы стоят отдельно, особняком, просторно. Земли много, людей мало. Не хотят идиллии…

В Шарипово мы видели, как Уй за бревенчатым мостком пенно падает и по огромным яшмовым валунам, по ним и между ними, спускается все ниже в своем ущельице, пока не спрячется под кустами. (Напомню, что мы оказались на известном во всем мире Уральском яшмовом поясе).

Где-то здесь, на деревенской улице, стоял домик Зайнуллы Расулева, известного на Урале исламского богослова и просветителя. Теперь здесь — белая колонка. Под надписью — «великому башкирскому просветителю и целителю» — не что иное, а распахнутая книга. За колонкой, на высоком горизонте, — все тот же Уйташ.

Без остановки проезжаем соседнюю деревню Кажаева и останавливаемся у очередной деревни Азнашево. Тут всего лишь брод через Уй. И неизменные гуси на воде.
Азнашево — последняя до истока деревня на Уе. Последний дом на краю. Новый. Из бревен. Крашеный. Жестяная крыша — коричнево-бурая. Бревна — желто-красные. Штакетник — нежно-салатный. Объезжаем его и — все, Уй уходит от людей. А мы уходим с ним.

У Азнашево Уй круто выруливает последний южный вираж и уходит вдоль подошвы Уйташа на север и на северо-запад, против течения, — к истоку. Это странно. Южнее Азнашево — болотистая равнина. Ничто не мешает реке по ней держать южный курс — к Вознесенке. Но она своенравно поворачивает на север, в противоположную сторону, чтобы протискиваться в узких ущельях между гор. Впрочем, у рек так бывает. Они знают свое. У них своя логика.

Сопровождая реку, мы уходим в лес и теряемся в нем. Справа березы и слева березы. И небо над головой. То подъем по сухой дороге, то спуск в ложок, где нас поджидает грязь, лужа и колея. Объезд справа, объезд слева. Тряска бросает подбрасывает, бросает как ей угодно. Где мы — не очень ясно. Только подразумеваем, что река где-то рядом.
Иногда лес расступается и одаривает нас панорамами хребтов. Останавливаемся. Две острые сопочки над зелеными склонами лесов — «Девичьи груди». Иногда возникает Уйташ с обрывистой скалой на вершине. А потом долгие склоны Круглой сопки, усеянные острыми скальными утесами. Приточек Уя — ручеек на желтоватой гальке, березовые бревна брошены поперек. Брод и дальше — дорога, но нам не туда. Разворачиваемся, выискиваем «свою» дорогу, не очень уверенно находим. Нет ничего хуже разгадывать загадки развилок. Останавливаемся. Сверяемся по картам, доверяемся джипиэсу, едем и опять тормозим. Что-то не то. Вроде как заблудились. Потерялись. Чем дальше, тем коварнее дорога. От нее остаются едва различимые полоски примятой травы. А потом и они исчезают… Елозим туда-обратно. Опять и опять склоняемся над картами. И тут обнаруживаем, что карты фальшивят. И даже джипиэска расписалась в бессилии — она дорогу показывает, а у нас ее нет.

Как же наши предки ориентировались в лесах и горах, как ходили к верховьям рек — без карт, без gps-навигаторов и даже без компасов?

Еще ручей: Емаза или сам Уй? Долго ли, коротко ли — выходим к долгому склону, в котором — не иначе — Уй. И где-то близко — исток.

Перед последним рывком — поздний обед. На поляне появляется самовар. На газовой горелке подогревается картошка с мясом. На расстеленной одежде — снедь…

А мы с Юриным спускаемся вниз, пересекаем ручеек Уя, решаемся пройти вдоль него метров сто. Сквозь заросли папоротника, хвоща и крапивы, ломая сухостой и проваливаясь в какие-то траншеи, — продвигаемся. Время от времени припадаем к руслицу, приглядываемся, есть ли ток. Есть. Еще дальше — есть. Еще дальше — вроде нет. Но — приникли к ручью — водичка не стоит на месте. Позади и сто, и двести метров, а истока нет.

Возвращаемся. Укладываемся. Устало и почти безнадежно продвигаемся с километр и- рельеф изменился. Возвышение. Если не тут, то… Так и есть. Гряда камней, а из-под них — родник. Блюдце воды, прикрытое травами. Все ясно. Чуть дальше — Николино болото, из него-то и просачивается вода.

Расчищаем, открываем зеркальце истока. Довольные, задумчиво стоим, глядя на воду. Фотографируемся. Обходим и обшариваем окрестности. Еще стоим.
На десять километров — по прямой — от Азнашево ушло четыре часа езды. Чего-чего, а прямых дорог не было.

Где мы? На запад — не один и не два десятка километров гор и лесов. За Аем, за Уреньгой, за Нургушем, за Юрюзанью, — никакого жилья. Разве что заброшенная деревня Екатериновка у Трехгорного. И дальше безлюдье — до самого до Катав-Ивановска. На север — до Златоуста только Плотинка с Веселовкой. На юг — тоже «пустые» просторы, но люди ближе. Как и на востоке. Но в радиусе десяти километров вокруг истока Уя — только звери и птицы, и те — редкие.

Реки рождаются далеко от глаз, укромно и скромно…