И глина белая степей…

Вообще-то все зависит от человека. «Я в скуку дальних мест не верю», — сказал поэт. Одному везде скучно, а другому везде весело. Сам я так скажу: все, что вокруг нас, чертовски интересно. Чем дольше живу, тем интереснее. И тем непостижимее.

Едем в Чесму, точнее, в поселок Березинский. В эту командировку нас отправила Ирина Борисовна Вахрамеева из Тюмени. В пути читаем письмо, полученное археологом Владимиром Юриным от нее. Узнав, что Юрин — специалист по пещерам, Ирина Борисовна списалась с ним. В ее письме — смутные и в то же время трепетные воспоминания о какой-то пещере на окраине родной Березинки. Она пишет, что ответа от Юрина ждала, «как первого свидания, волновалась». Похоже на то, что в женщине обострилась ностальгия по малой родине. Так бывает на пике возраста.

Она пишет, что «уехали мы из Березинки в 1971 году, мне было восемь лет». Она пишет, что «у нас в деревне своего дома не было, и мы жили в двухэтажных домах — застройке с московским названием Черемушки». Она пишет, что «наиболее высокая точка села носит название Калмыцкая гора, теперь она, кажется, застроена, а раньше торчала лысым взгорком».

Она пишет: «Теперь о главном. По моим воспоминаниям, пещера напоминала мне шахту метро: очень ровный арочный свод, уходящий в глубину. Мне кажется, взрослый мужчина среднего роста мог бы стоять в ней не сгибаясь. В том районе, как я теперь понимаю, большие запасы высокопластичной глины. В деревне, в старых домах, печи складывали не из кирпича, а целиком из глины. Как это технически осуществляли, я, разумеется, не знаю».

И последнее: «Самый простой ориентир — старая водонапорная башня. От нее вход в пещеру метрах в десяти. Нас, детей, всячески запугивали, чтобы мы не залезали внутрь, но при мне туда залезал папа. Он говорил, что пещера тянется где-то до Парижских лесов, но подтвердить или опровергнуть это никто, кроме вас, не сможет. Кто его знает, есть ли там тайна, или я ее придумала».

«Пещеру» мы нашли без особого труда. Теперь вход в нее не в 10 метрах от водонапорной башни, а подальше, но несколько ям и обвалов от входной арки тянутся почти до башни. Переодевшись, Владимир Иванович проник в туннель, прошел до конца, потом измерил ее во всех трех измерениях. Кусок белой глины, который он вынес на ладони, насторожил нас только тогда, когда мы один за другим потерли глину между двумя пальцами — никаких частичек, самых мелких, кожа не почувствовала. Глина была скользкой, как масло. Иначе сказать — жирной. Без песчинок. Чистой, истинной глиной. Одно слово — каолин.

И это все? Да, это все. Мы, собственно, так и предполагали — «пещеру» вырыли местные жители. Правда, меня зацепило упоминание Вахрамеевой о том, что в старину березинцы из этой глины — без кирпичей — строили свои печи. Это — что-то! Каолиновая печь в избе — доменщик позавидует.

- Нет, — возразил глава сельской администрации Турсун Альмухометов, — теперь таких печей нет. Саман из нашей глины делали. Глину с конским навозом месили, наполняли формы, сушили и получали саман. Из него строили дома. Покрывали соломой. Бывало, если все готово, родственники за два дня ставили дом. Но теперь и этого нет. Теперь глина идет только на обмазку и побелку.

Судя по всему, потребность в глине, некогда огромная, с годами сокращается.

Не подтвердилось и предположение о том, будто бы «пещера» тянется до Парижских лесов. Длина ее всего-то метров двадцать, а до Парижа километров пятьдесят. Но вполне допустимо, что белые глины простираются до Парижских лесов, то есть до Джабык-Карагайского бора. Доказательство тому то, что свою глину имеют жители и Натальинки, и Порт-Артура, а расположены они как раз в направлении на Париж.

Впрочем, и на всей территории района не сосчитать белых ям. Если учесть, что южная граница известного Берлинского месторождения огнеупорных глин достигает Чесменского района, то все станет на свои места: белых глин тут — где ни копни. Легко предположить, что из такой глины строили свои печи-колодцы медники аркаимской Страны городов.

Вообще наш степной юг щедр не только на ковыльную серебристость и пшеничную золотистость, но и на минеральную подземность. Степь-то она степь, но — уральская. По происхождению — горная. Горы-то разрушились-рассыпались, обнажив основания, фундаменты, залежи и закрома, — все, что ближе к мантии и магме. Поэтому в степи все есть и все доступно. Хрусталь — есть. Медь — есть. Золото — есть. Мрамор — есть. Ну а глины — сколько угодно. А глина — что? Это кремнистая скала, растертая в порошок.

Однако за глину обидно. Что-то не слышал я гимнов глине. Никакой ей благодарности — за горшки, за печи, за кирпичи, за дома, за плотины… Глина сопровождала человека тысячи лет, а не дождалась спасибо. Может быть, потому, что она — везде, ее много и всегда даром. А между тем глина — удивительное творение природы. Даже ее химический состав до сих пор смутен. Она — всегда одна и та же и всегда — разная. А разве не удивительно, что она, минерал, лишенный всякой органики, годится в пищу?

Только сам Бог оценил глину, и так высоко, что из нее слепил человека.