Гумбейка — река мамонтов

Сказать, что в наших краях когда-то жили мамонты — никакая не новость. У нас музей не музей, если в нем нет костей мамонта. В музее села Остроленка (Нагайбакский район) — несколько витрин с костями мамонта. Мы вышли из музея, спустились к реке Гумбейке, походили вдоль берегов, и через полчаса археолог Владимир Юрин принес три кости. Оказалось — ребро мамонта.

Люди в Остроленке заняты своими делами — возятся у тракторов, пашут землю, косят травы, доят коров… А в сельском музее, за стеклом, — огромный позвонок мамонта. Что сельчанам мамонты? В животноводстве они не пригодятся. Пахать на них землю не придется. Ничего с них — и шерсти клок — не взять.

Разве что выйти к мосту, прислониться к перилам, окинуть взглядом долину реки и представить: когда-то на Гумбейке жили мамонты. Их, может быть, было много. Стада. Иначе откуда бы столько костей? Наверное, мамонтам здесь нравилось. Что-то их привлекало.

Гумбейка — река мамонтов?

А что, Гумбейка — хорошая река. Тем хороша, что степная. Мы ехали вдоль нее от Касселя до Остроленки. Она рядом, а не видно ее. Берег с берегом сомкнулись — и сомкнулась степь. Такие они, степные реки. Идешь, идешь — впереди только травяная равнина, и вдруг откуда ни возьмись — река у ног. Только и успеешь тормознуть. Степной сюрприз.

В одном месте Гумбейка дала о себе знать блеском воды. Заманила, значит, нас. Мы свернули с дороги, подъехали к реке. К плесу в кольце тростника и осоки. Берег высокий, отвесный. И глубины у берега, наверное, метра два. Какие-то мальчишки устроили мостик для прыжков. Один конец длинной доски выдвинули так, чтобы он нависал над водой, а второй придавили к земле автомобильной покрышкой и камнями, чтобы, вот именно, прыгать в омут головой. Невольно им позавидуешь: знойным полднем прийти сюда (из какой деревни?), сбросить одежду, подпрыгнуть на гибкой доске и вонзиться в прохладную прозрачную глубину… И долго настоявшуюся тишину будут будоражить плеск воды, хлопки, вскрики и смех. Потом мальчишки уйдут, и тишина сомкнется.

Ниже плеса река теряется в тростниковой протоке, а еще дальше вновь раздвигается округлым омутком.

О, Господи, не счастье ли — остаться здесь и посидеть с удочкой на берегу… Встретить и проводить вечернюю зарю. Посидеть у костра. Вволю наглядеться на звездное небо. Кое-как подремать в палатке. А утром обрадоваться новому дню…

Гумбейка — одна из самых длинных рек области. Входит в первую десятку. Ее робкое начало — у Урлядинских гор, у их западных отрогов, у поселка Новоурлядинский. То есть севернее Верхнеуральска. А в реку Урал впадает южнее Агаповки, у Аблязово. Если по прямой — километров 80, а по кривой (по очень кривой) – 200.

Между прочим, исток Гумбейки всего лишь в шести километрах от другого притока Урала, от Урляды. Но ее, Гумбейку, угораздило броситься прочь от Урала-батюшки, в окольный путь, на юг, на юг, к тому же забирая к востоку, к востоку, будто норовя уйти в сибирские низины. У Фершампенуаза, однако, Гумбейка раздумала и взяла курс на запад, чтобы у Аблязова все-таки впасть в Урал. Кстати, река Курасан начинается почти там же, где Гумбейка, — у Урлядинских гор, но к востоку от них, а несет свои воды не в Каспий, как Гумбейка, а в Ледовитый океан.

У Гумбейки есть одна странность — в верховьях она полноводнее, чем в низовьях. И это несмотря на то, что притоками она не обижена. Ей отдаются такие речки, как Черная, Топкая, Торка, Субутак, Кизил-Чилик, а также — какие названия! — Темир-Зингейка, Таш-Елга, Кара-Узяк, Эге-Ботак, Таллы-Сыза… Если выше и ниже поселка Требия Гумбейка в силе и, казалось бы, должна и дальше прибавлять, однако к Уралу она притекает еле-еле. Ее при впадении на карте обозначили не сплошной линией, а пунктиром. Можно только предположить, что Гумбейка пересекла полосу известняков и отдала их подземельям часть своего стока.

Реку можно еще и за то похвалить, что «между делом» она раздробила золотоносные жилы, пересекавшие ее долину, и перемешала свои пески крупинками золота. Довольно сказать, что купца Шакира Рамеева она обогатила сотнями пудов золота. На всю страну прославило ее и редкое месторождение шеелита — вольфрамовой руды.

А что, если сопоставить золото и вольфрам с костями мамонта? Что перевесит? Не знаю. Только спрошу: где то золото и где тот вольфрам? А кости — вот они, в музее. Они, может быть, дороже золота и тверже вольфрама.

Было время, когда люди жили среди мамонтов. У археологов есть доказательства того, что Гумбейку, весь ее бассейн, люди облюбовали с древних эпох. Сначала они, наверное, жили с мамонтами, а потом — без них. Мамонты-великаны, как ни странно, вымерли, а люди-малютки, как ни странно, — выжили. А до них, еще в триасе или уже в юре, исчезли гиганты-динозавры. Что касается гибели всяких «завров», то о причинах остается только гадать — слишком далеко они от нас. На сто миллионов лет, не меньше. А мамонты? Можно сказать, соседи по эпохе. Жить бы им и жить. Великолепно приспособились к холодам, обросли шерстью, занавесили себя длинной — до земли — ее бахромой.

Ученый-англичанин Ричард Довкинс, чтобы наглядно показать всю историю человечества, использовал расстояние от своего галстука до конца вытянутой руки. Это расстояние он разделил на отрезки. От галстука до плеча — на земле никакой жизни. От плеча до локтя — время возникновения живых клеток. От локтя до середины предплечья — миллионы лет, когда образовались многоклеточные организмы. У самой кисти — появились динозавры. Длина ладони до пальцев — на земле млекопитающие. У корня ногтя — гуманоиды. На плоскости ногтя (среднего пальца, самого длинного) — первобытные люди (с мамонтами). А вся письменная история человечества, с вавилонянами, египтянами, китайцами, греками, римлянами, до наших дней — на выступе ногтя, который он, Ричард Довкинс, ежедневно счищает пилочкой.

Значит, если историю планеты разместить на вытянутой руке, то история человечества на ней займет только миллиметрик на кончике ногтя. Другими словами, если у человечества есть будущее, то оно только началось.

Что должен был сделать Творец, создав первую живую клетку? Да, разумеется, — создать вторую. Затем обе прилепить друг к другу. Поставить производство клеток на поток. Составлять из них все более сложные композиции. Довести процесс до динозавров. Увидеть, что гиганты — двухметровые лягушки и метровые стрекозы — производят впечатление, но понять, что они уводят от совершенства. Гиганты, обремененные сложностью, слишком, как выяснилось, уязвимы. Уж очень покорно они гибнут. Клеточку, ту, самую первую, никакие невзгоды не берут, а великанам и насморк опасен.

Убедившись, что гигантизм ошибочен, Творец, как истинный экспериментатор, безжалостно пожертвовал ими. И стал работать не на количество, а на качество.

Экспериментировал, разумеется, не Творец, а природа. Не сознательно, а невольно. Гиганты появились не по ее воле, а побочно. Были бы травы — появятся и травоядные. И они появились. И исчезли вместе с травами. А то, что, допустим, в триасе буйно разрослась растительность, — так сошлось. Планета наша не раз то выбеливалась от ледников, то озеленялась от лесов и трав. Всяко бывало. Жизнь и была эхом климата.

На следующий день маршрут привел нас в Агаповку. Чуть к северу от впадения Гумбейки в Урал. Нас интересовал Красный яр. Здесь Урал на вершине длинной петли вымыл высокий берег, красный от глины. Уже на закате мы прошли внизу яра, по каменистой кромке берега, где до нас не раз находили кости мамонта. Был ли у нас шанс на удачу — так, с наскока? Если и был, то один из ста. И, к своему удивлению, на наших глазах Юрин среди сырых булыжников отличил что-то похожее на булыжник, извлек его — не камень, а, как оказалось, большую кость мамонта.

— У нас в области, — сказал мне позднее Владимир Иванович, — я насчитал уже более 300 точек, где найдена мамонтовая фауна. Но это, конечно, далеко не все.

Мамонты были в нашей истории. Я этим доволен. Не знаю, почему.