Ай да — река Ай!

Айда — на Ай. До самого до истока. А доедем ли? Говорят, потеряться можно. До чего-нибудь — доберемся. Нам — повезет. Как же не повезет, если у нас два двигателя, не считая третий, квадриковый. Команда та же. Дмитрий Гриценко, по службе — директор. Виктор и Ольга Суродины — люди газетные или, как теперь говорят, медийные. Александр Дувакин — инженер. Впервые с нами Евгений Корольков, руководитель спортивно-технического клуба «Парус» в Чебаркуле, турист с опытом. Водитель Николай Алешкин. Ну, и автор этих строк.

Дорога — асфальт. Не ахти какой, однако — твердь. Пока все — мимо. О чем-то поговорили, пошутили, посмеялись. Настроение-то — легкое, слегка взвинченное. А что нам? Свободные люди свободного поиска. Без обязательств. Так лучше. Что будет, то будет. Но — что-то будет.

В дороге есть время и помолчать. Подумать. Поразмышлять.

Размышляю. Значит, едем к истоку Ая? Вроде бы туда, к нему.
А может быть, к истоку Уфы? Ведь Ай впадает в Уфу.
А может быть, к истоку Белой? Ведь Уфа впадает в Белую.
А может быть, к истоку Камы? Ведь Белая впадает в Каму.
А может быть, к истоку Волги? Ведь Кама впадает в Волгу.

У каждой реки десятки, сотни и тысячи истоков. Никто не посчитал, сколько веточек на древе Волги. И на каждой веточке, на кончике, — почка. Как бы родничок. Исток Ая — одна из несчитанных веточек великой Волги. Такая далекая веточка, что сама Волга и не подозревает, что есть она. Кто-то — спасибо ему — подсчитал, что у Ая 900 водотоков, у Камы – 70 тысяч, а у Волги – 150 тысяч.

Считается, что Ай берет начало в Клюквенном болоте в величественном окружении: хребет Малый Сакмуил — к востоку, хребет Аваляк — к югу, хребет Ягодный — к западу, хребет Уреньга с горой Караташ на оконечности — к северу. Как это выглядит в натуре, мы еще не знаем. Потому и едем — увидеть.

А несколько лет назад я месил грязь с мокрым снегом в верховьях реки Большая Арша, которая берет начало у горы Тураташ. Это к западу от Карабаша. Еще ближе к Карабашу исток реки Кусы — на склонах хребта Юрма. И там же, чуть к западу, начинается река Азяш, уже приток Уфы. И так, на протяжении всего водораздела, концы айских и уфимских рек подбираются, подкрадываются друг к другу близко-близко, но нигде не вступают в контакт. Большая Арша впадает в Ай у Петропавловки, а Куса, в Ай же, — в Кусе.

Простите, а чья вода в озере Зюраткуль? Да-да, айская. А еще, если хотите, уфимская, бельская, камская, волжская… Кылы Зюраткуля — не иначе как истоки Ая. Из Зюраткуля айская вода по реке Большая Сатка стекает к городу Сатка, а потом — все дальше и дальше, к северу, чтобы отыскать, как мать родную, реку Ай и уткнуться в нее у деревни Асылгужино. А Малая Сатка начинается южнее Сибирки, в местах высоких, заоблачных, дождевых, откуда, собрав всю небесную влагу, несет ее в Большую Сатку.

Один из парадоксов. К западу от верховий Ая — территория Юрюзани, ее бассейн. Юрюзань впадает в Уфу, причем ниже Ая. Получается — что? Юрюзань — уфимский бассейн? В реке Юрюзань уфимская вода? А мы привыкли к тому, что Уфа — далеко на севере, к Нязепетровску.

Кстати, реки можно расположить так: Уфа вроде бы река Нязепетровска, Урал — река Магнитогорска, Миасс — река города Миасса и Челябинска, Уй — река Троицка, а Ай — река Златоуста. Каково?

Первая остановка — Тунгатарово. Нас остановили гуси. Здесь река Уй, еще совсем «молодая», далеко-далеко от Уйского и тем более от Троицка. Гуси — не на самой реке, а на ее тихой старице. В этих местах по осени — где вода, там гуси. Но в Тунгатарово их поразительно много, больше десятка стай, и все — ослепительно белые, так что белизна покрыла зеркало воды. А к берегу торопилась-семенила еще одна белая цепочка гусей…

Вам не приходилось в начале зимы в какой-нибудь деревне угоститься горячей запашистой лапшой с гусятиной?

Мы пропустили поворот на Рысаево и проскочили до Учалов. И вскоре за Учалами не могли не остановиться у озера Калкан с одноименной горой. Озеро и гора дали имя знаменитому камню. Достаточно сказать, что вазы из калканской яшмы хранит Эрмитаж. Но и без яшмы и без ваз эта местность — сущий подарок. Конечно, не пройти мимо двухэтажной заброшенной мельницы и мимо святого для мусульман места — могилы какого-то миссионера в кругу из камней под двумя старыми березами, но главное впечатление — сама местность. Эти огромные лиственницы по склону, этот луг, уходящий в заболоченный край озера, эта скала, разделившая Калкан надвое, и эта гора поодаль, которая будто бы только для того здесь взгромоздилась, чтобы с нее всякому открылась и навсегда покорила волшебная панорама… Бывает так, местность привораживает, держит, не дает уйти, а, уходя, оглянешься один раз, второй, третий…

Наконец — Рысаево. А уже время обеда. И как раз нас ждет фермер Мирхат Хисматуллин с женой Данией. Мирхату выгодно возить молоко не куда-нибудь поближе, а подальше, в Чебаркуль. Узнав, что директор молочного завода Дмитрий Александрович Гриценко собирается «в твои края», пригласил его в гости. «Так я ж не один». «Ничего, всем найдется место». И в самом деле, к нашему приезду стол был накрыт и место нашлось всем.

О том, чем нас угощали, можно сказать одно: если бы в мировых стандартах был пункт «пища-мечта», то это оно — наше угощение. Весь городской мир бессильно теряет то, что лежало перед нами на столе. А что лежало? Обычная деревенская еда. Вареная картошка, посыпанная луком и укропом. Вареная же бройлерная курятина. Сметана, белая и с желтоватым налетом. Помидоры-огурцы. Обязательный к чаю чак-чак. Кумыс, и без него нельзя. Все — первозданное. Свое, свежее, вкусное. Сметана — что называется, в оригинале. Даже картошка с неподдельным картофельным вкусом и запахом. Истинная еда. Можно есть без сомнений-опасений. Уже теперь такая пища — большая редкость. Большинству людей она недоступна. А потом… Правда, на столе кое-что со стороны — яблоки, виноград и коньяк — тоже ничего. Ну, а магазинная колбаска — так и быть…

Спасибо, Мирхат и Дания, за гостеприимство. Нет на свете такого ресторана, который сравнился бы с вашим столом. И нет на свете таких гостей, которых не покорила бы ваша еда…

Время — половина второго. Несколько минут на съемку реки Урал в Рысаево. Она здесь тоже «молодая», незнакомая. И тоже гусиная.

Курс — на северо-запад, в хребтовое безлюдье. Долго ли, коротко ли — внизу куполок часовенки, крыши домов, а за ними, далеко и широко, — зелено-желто-сине-голубые горные пространства. Кирябинка, старинное русское село в Башкирии, о которой надо бы рассказать отдельно. На этот раз — только знакомство с одним ее жителем — Владимиром Ильичом Самсоновым. Самсонов — человек известный не только в деревне. В округе его знают, как «педагога». И не потому, что какое-то время учительствовал — «вел» музыкальные уроки (он баянист) и физкультуру. Теперь у него воспитанники не дети, а дяди. Дело в том, что Владимир Ильич держит дегтярню. Бизнес, как оказалось, выгодный, но работать некому. «Идите ко мне, обеспечу работой всех, сколь есть. Живыми деньгами плачу. Не хотят». Мужики, которые не разъехались, предпочитают самогон глотать, а не работать. И что в такой ситуации делает Самсонов? Ему ничего не остается, как воспитывать. «Хожу, собираю пьяных мужиков, развожу по домам. На следующий день опохмеляю. На третий день увожу в тайгу, кору сдирать, весь день жандармом стою, понемножку подношу — вроде работают. А деньги получили — опять за свое. Потому и прозвали меня педагогом».

Кроме всего прочего, нам Самсонов интересен тем, что хорошо знает местность. Семнадцати лет егерства хватило, чтобы запомнить, какая дорога куда приведет. Мы и попросили его съездить с нами к истоку. К счастью, долго уговаривать не пришлось. Владимир Ильич враз облачился по-походному и — к цели.

А уже близко к трем часам. Едем. Впереди, на квадроцикле, Самсонов с Гриценко, за ними наш джип-вездеход, за ним — уазик. На ветровом стекле не успеваю засекать пейзажи. В них все больше желтизны. Даже и глинистая дорога — желтая. Кое-где мазки зелени, то посветлее, то потемнее. Вертикальная белизна березовых стволов. Кое-где румянец. Красиво.

То косогор, то ложок — едем. Владимир Ильич ведет нас уверенно, но — неизвестно, куда. Дорога вьется, то влево вырулит, то вправо вывернет, и нет ей конца. Уже почти не верится, что мы куда-нибудь приедем. Но минул час — остановка. Что тут? Ай. Это — Ай? Да, это Ай. Не исток еще, но исток уже где-то близко. Где-то там, откуда поток.

А поток — плотный, тугой и прыткий. Среди мшистых стволов и веток, в низких берегах, покрытых взлохмоченными осенними зарослями, между камней и поверх плоских плит, по мощенному булыжником дну, пенясь на каменных ступенях, течет — уже не ручей, а речка.

Никак не могу объяснить себе это — то, что река течет. Она текла с утра, течет теперь, будет течь до вечера и всю ночь… И завтра, и через неделю, через месяц — всегда… Вроде бы должна она иссякнуть, но не иссякает. Где у реки такие запасы воды, которых хватает ей на дни, месяцы и годы? Их нет, а она — течет…

На протяжении семидесяти километров до Златоуста Ай не очень полноводнеет. К Златоусту он приносит всего восемь кубов воды за секунду. Но у Новой пристани расход воды уже превышает 43 куба в секунду, а у Лаклов, где река покидает пределы области, – 48. Три реки горной, водообильной части области — Ай, Уфа и Юрюзань — собирают и уносят к западу огромное количество прекрасной пресной воды. Если же иметь в виду Большой Урал, то почти весь он принадлежит бассейну Камы. Согласившись с тем, что Кама — уральская река, а также признав, что Кама несет в Волгу больше воды, чем она сама, мы, чтобы удовлетворить свое честолюбие, можем сказать, что Волга — уральская река. Но благоразумнее эту информацию держать в уме, а по традиции считать, что Волга — это Волга.

- Вы какой исток ищете? — спрашивает нас Самсонов. — Дальше – речка Щап, ее тоже можно считать истоком.
- Нет-нет, — отвечаем мы Самсонову, — нам нужен исток, который из Клюквенного болота.
- Хорошо, едем к Клюквенному болоту.

Едем. Лес, и вдруг колеса джипа скрылись в грязи. Намек поняли. Выбираемся из зыбкого места туда, где повыше и посуше, медленно продвигаемся дальше. Коротко останавливаемся у ручья. Это тоже Ай, но — ручьем. Его в траве не сразу и заметишь. Пробираемся дальше и, наконец, Самсонов спрыгнул с квадрика, как с коня, и замахал руками: все, мол, приехали. Приехали?

- А где исток?
- В болоте. Туда не проехать. Да и не пройти. На лошади верхом и то надо осторожно.

Все-таки проходим туда, где вроде бы болото. И верно, лес изменился. Все больше мхов. Исчезли крупные деревья. Вместо них «худые» стволы, худосочные карлики. Иные стволы без крон, обломаны. И вдруг в траве вода. Ступаю дальше — вода глубже… «Потом будут лужи, — предупреждает Самсонов, — потом – омутки в метр глубиной, в них лоси купаются».

Стоим, ни на что не решимся. На высоте 880 метров — болото… Идти в болото? Увольте. И какой смысл? Отступиться? А где долгожданные хребты вокруг Клюквенного болота? Где Ягодный, где Аваляк, где Уреньга? Ничего нет. Только за чахлым частоколом леса бледный силуэт горы — это Сакмуил? Стоим, смотрим. Значит — как? То, что перед нами, и есть исток Ая? Наверное. Мы-то где стоим? В воде. То есть в реке Ай. И это ее первая вода. Так и быть. Принято.

Обратная дорога кажется короче, в Кирябинку возвращаемся уже в семь часов вечера. Еще час — в деревне. И на этот раз дома окажемся ближе к полуночи.